Первоначально юродство キャレオ http://xn--nckg3oobb4247bgd5bhcust1c.jp/ это культурный феномен, характерный для средневековой Руси. А.М. Панченко выделяет следующие сущностные, содержательные и формальные черты древнерусского юродства:

1. Амбивалентность: юродивый принадлежит миру антикультуры, одновременно опираясь на нравственные ценности христианства.

2. Зрелищность. Сочетание критики действительности, не соответствующей христианским нормам, и заступничества, бунта и смирения.

3. Приемы самоунижения, мнимого безумия презрения к общественным приличиям, эстетика безобразного аскетизм и нагота использование особого языка, косноязычного бормотания, сходного с языком детей.[2]

Юродство в литературе выделяется уже на основании этих признаков, однако проявляются они в соответствии с законами литературного бытия, то есть это может быть герой-юродивый и связанный с ним комплекс мотивов (например, у Достоевского), особый язык (у Хлебникова) и т.д..

Задача данного исследования попытаться выявить основные формы литературного юродства в поэме В. Ерофеева и в поэзии Егора Летова, их значение, а также причины обращения к ним интересующих нас авторов.

Новизна работы состоит прежде всего в сравнительном аспекте, который позволяет определить своеобразие функционирования изучаемого феномена в различных художественных системах.

Творчество Егора Летова одно из самых показательных проявлений рок-культуры 80-х годов. Близость внутренних установок героя поэмы Венедикта Ерофеева идеям контркультуры была отмечена Н. В. Живолуповой, выделившей такие объединяющие черты, как позиция тотального отрицания навязываемых идеологических, нравственных, художественных ценностей, уход в царство тёмной меонической свободы .[3]

Именно подобная близость обусловила использование сходных художественных приёмов, мотивов, в том числе и связанных с юродством.

Веничка часто называет себя (иногда вслед за другими) сиротой, примитивом, дурным человеком, легковеснее всех идиотов, но и мрачнее всякого дерьма .[4] У Летова похожая система мотивов представлена в песне Прыг-скок :[5]

Мотив самоуничижения сохраняет свою изначальную функцию. Однако у Летова он часто политизируется, идеализируется:

Каждый может в меня насрать,Каждый может в меня нассать,Я набит говном по горлоЯ общественный унитазМне велели я ответил Есть!

Венедикт Ерофеев: с извечными законами бытия нам дуракам, не совладать , я и дурак, и демон и пустомеля разом .

Егор Летов: Я ищу таких, как я, сумасшедших и смешных, сумасшедших и больных Ходит дурачок по лесу, ищет дурачок глупее себя .

По мнению А.М. Панченко, смысл данного приёма заключается в том, что дурак , который признал себя дураком, перестаёт быть таковым,[6] т.е. претендует на особую мудрость.

Однако этот мотив и у Летова, и у Ерофеева связан не только с юродством, но и с традицией абсурда, а шире со стремлением к антирационализму. Например, Веничка, желая попасть в Кремль, всегда попадает на Курский вокзал ситуация, напоминающая главу Сад, где цветы говорили из Алисы в Зазеркалье , когда Алиса хочет добраться до вершины холма и всё время выходит к дому. У Е. Летова в силу специфики стихотворной формы абсурд выражен ярче всего на лексическом уровне.[7]

Этот мотив более последовательно представлен в поэзии Егора Летова, впитавшей в себя традиции русского футуризма и панковской культуры, и проявляется как в использовании ненормативной лексики, так и в натурализме, о чём можно судить уже по одним названиям песен: Мы в глубокой жопе , Нас из жопы высрут вон , Жрать , Мне насрать на своё лицо .

Венедикт Ерофеев также широко использует ненормативную лексику и элементы натурализма, но для него характерна такая черта, как деликатность, не свойственная юродству.

И в поэзии Егора Летова, и в поэме Вен. Ерофеева разнообразно представлена критика разных сторон действительности. Например, у Летова этот аспект проявляется в самих названиях и рефренах песен: Убей в себе государство , Здесь стыдно быть хорошим , Я всегда буду против , Хороший царь и знакомая вонь и т.д. Это и политический протест, и протест против равнодушия, сытости и неприятие бессмысленных смертей.

У Ерофеева основной приём критики действительности гротеск. Гротеск в поэме представляет собой отдельный предмет для разговора, поэтому отметим лишь такую отличительную его особенность, как направленность не только на окружающую реальность, но и на самого себя. (Например, эпизод увольнения в главе Новогиреево Реутово .)

Юродство это единство бунта и смирения. Для лирического героя поэзии Егора Летова смирение абсолютно не свойственно. Смирение объект изображения, обличения, поэт отождествляет смирение с равнодушием, например, в песнях Отряд не заметил потери бойца , Как листовка, так и я , Какое мне дело я буду молчать . Что же касается подвига, то он для Е. Летова заключается в противостоянии системе , государству .

Но и для Венедикта Ерофеева характерно не только малодушие и пафос неучастия, но и энергия бунта , отмеченную Г. Померанцем.[8] И для Венички также ненавистно равнодушие: Я презираю поколение, идущее за нами. &lt…&gt Я не говорю, что мы в их годы волокли с собой целый груз святынь. Боже упаси! святынь у нас было совсем чуть-чуть, но зато сколько вещей, на которые нам было не наплевать. А вот им на всё наплевать .

Говоря о Москве Петушках , следует отметить, что мотивы юродства практически исчезают ближе к концу. Смерть Венички можно истолковать как неизбежный итог, ожидающий всех смирившихся , а гротескный образ ангелов с шилом в руках как результат релятивизма, и, в первую очередь, релятивизма этического.

Рассматривая поэзию Егора Летова, нельзя не сказать об особом языке, который поэт пытается создать, следуя традициям футуристов, обэриутов и русского юродства, приближая его к языку детей и животных. Это такие песни, как Пяли-Мурр , Клалафуда-клалафу , Лирическое настроение и др.